МЕРОПРИЯТИЯ В РАМКАХ АНТИКОРРУПЦИОННЫХ МАРАФОНОВ  

 

Коррупция как психологическая проблема 

 

Участники семинара обсудили вопросы уголовной ответственности за совершение преступлений коррупционной направленности.

О проблемах квалификации коррупционного деяния как условия наступления гражданско-правовой ответственности в форме возмещения вреда     

 

На сегодняшний день возмещение вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, остается проблемным аспектом отечественного правового регулирования и защиты прав и интересов участников гражданского оборота.

Следует признать, что гражданско-правовой механизм возмещения вреда, причиненного коррупционным правонарушением, является вторичным по отношению к публично-правовым механизмам. Так, подавляющее большинство составов деяний, расцениваемых как коррупционные правонарушения, устанавливается уголовным и административным законодательством. Отсюда первичность уголовно-процессуальных и административно-процессуальных методов установления факта коррупционного деликта, объективной стороны правонарушения в публично-правовых отраслях.
Соответственно, первым этапом гражданско-правового возмещения вреда является реализация предусмотренных в законодательстве публично-правовых механизмов (в том числе расследования). Публичное судопроизводство допускает гражданский иск в своих рамках в соответствии со ст. 44 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации*(1) и ст. 5 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации*(2).
Вместе с тем механизм возмещения вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, предполагает установление факта правонарушения, вынесение соответствующего судебного акта публично-правового характера, и только после этого подается гражданско-правовой иск о возмещении вреда, основанный на имеющем преюдициальное значение публично-правовом акте. Важно отметить, что в связи с приматом свойства публично-правового деликта над гражданско-правовым аспектом возмещения вреда при коррупционном деянии момент возмещения вреда попадает в зависимость от публично-правового судопроизводства, поскольку при подаче апелляционной жалобы момент вступления в силу решения суда откладывается.
В совокупности со сроком рассмотрения апелляционной жалобы в публично-правовом судопроизводстве, сроками расследования представляется, что период между моментом причинения вреда коррупционным правонарушением и его возмещением чрезмерно велик.
Общими нормами, регулирующими возмещение вреда, причиненного коррупционными правонарушениями, являются положения ст. 1064, 1068-1071 Гражданского кодекса Российской Федерации*(3) (далее - ГК РФ).
Традиционный подход, отраженный в юридической литературе, заключается в квалификации коррупционного деяния как условия для наступления деликтной ответственности*(4). Однако такой подход не является единственным в цивилистике.
В теории предлагаются варианты трактовки коррупционного деликта как недействительной сделки с применением общих гражданско-правовых механизмов, закрепленных в ст. 169, 179 ГК РФ. В научной литературе предлагается в качестве потерпевшей стороны с правом реституции рассматривать лицо, давшее взятку при наличии вымогательства со стороны получателя взятки. Более того, при таких условиях указанное деяние предлагается квалифицировать не как коррупционное деяние, а как вымогательство*(5).
Данная позиция представляется не вполне оправданной.
Во-первых, норма о вымогательстве как уголовно наказуемом деянии, закрепленная в ст. 162 Уголовного кодекса Российской Федерации*(6) (далее - УК РФ), устанавливает закрытый перечень действий, которые признаются вымогательством в уголовно-правовом смысле, и любые иные деяния не могут квалифицироваться как вымогательство.
Во-вторых, независимо от наличия или отсутствия вымогательства, лицо, давшее взятку, совершает уголовно наказуемое деяние. Положение примечания ст. 291 УК РФ находится вне рамок гражданско-правового поля и нацелено на создание условий для содействия одного из участников правонарушения в расследовании, что преследует цель экономии материальных ресурсов государства, а также экономии уголовной репрессии, в чем заинтересовано как государство, так и лицо, давшее взятку. В данном случае лицо избежало для себя негативных последствий в виде наличия уголовной судимости и связанных с этим статусом последствий. Потому требования о применении гражданско-правовых механизмов возмещения вреда здесь представляются избыточными.
Пострадавшими от коррупционных правонарушений являются, прежде всего, не участники правонарушения, поскольку правонарушение сулит обоюдную выгоду, а третьи лица: отдельные участники гражданского оборота, общество в целом и государство. Важно отметить, что государство является жертвой коррупционных правонарушений и как участник гражданского оборота, и как часть общества.
Потому представляется, что акценты в борьбе с коррупционными правонарушениями должны быть смещены с публично-правового воздействия на частноправовое. Публично-правовое воздействие имеет своей целью предупреждение совершения новых деликтов, перевоспитание, исправление нарушителя посредством применения к виновному наказания, что закрепляется в ст. 43 УК РФ и ст. 3.1 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях*(7). УК РФ говорит о восстановлении социальной справедливости, однако в силу отсутствия в рамках УК РФ принудительных мер восстановительного характера, направленных на восстановление имущественных прав и законных интересов потерпевшего, следует признать, что публичное наказание в целом не носит восстановительного характера.
Однако для участника гражданского оборота восстановительные меры будут предпочтительнее карательных. Потому считаем, что гражданское право может в полной мере послужить интересам государства, являющегося участником гражданского оборота, но выступающего в качестве особого субъекта.
Публично-правовое воздействие карательного свойства направлено на подавление нежелательного поведения, потому существует целый ряд норм, защищающих гражданина. Вместе с тем в части коррупционного поведения, на наш взгляд, ошибочным является оценка самого характера коррупционного правонарушения. Подавление публично-правового характера уместно, прежде всего, в случае непосредственной угрозы государственным интересам. Однако представляется, что коррупционное поведение, носящее в себе, скорее, экономический характер, нежели политический или общественный, требует именно экономического воздействия.
В научной литературе по экономике коррупционное поведение рассматривается либо как разновидность незаконной услуги, что отвечает отмеченным выше тенденциям признания коррупционного правонарушения сделкой, либо как разновидность властных отношений, проявляющихся в виде незаконных публичных платежей в пользу лица, обладающего закрепленной правовыми процедурами властью.
Представителем первого подхода является В.П. Гавялис (кандидат экономических наук, доцент вильнюсского университета), предложивший следующее определение: "Коррупция - это злоупотребление служебным положением лиц, работающих в публичном или частном секторе, реализация ими незаконной экономической сделки, во время которой принимается, предлагается, обещается незаконное прямое или косвенное вознаграждение за негодное (нечестное) выполнение одной из сторон или обеими сторонами сделки своих служебных обязанностей"*(8). Проблема данного подхода в рамках экономических категорий заключается в том, что при сделке стороны предполагаются равными, и, следовательно, должна иметь место свободная конкуренция коррупционеров по предоставлению своих услуг заинтересованным потребителям.
В противном случае, если одна из сторон является монополистом или имеет рычаги давления на другую сторону, они не могут рассматриваться как равные. В.П. Гавялис решает эту проблему путем признания слабой стороной государственного служащего, поскольку взяткодатель способен с помощью шантажа принудить государственного служащего к новым коррупционным правонарушениям.
Развивая мысль, можно представить, что в определенной ситуации конкретный государственный служащий является коррупционным монополистом, потому что именно он, с позиции закона, принимает необходимое взяткодателю решение, потому он способен навязать свою коррупционную услугу.
Подобная картина представляется абстрактной и нереалистичной, поскольку указанные решения, как предложенные В.П. Гавялис, так и добавленные, охватывают лишь отдельные случаи и не дают сущностных характеристик.
Развивая мысль о коррупционном правонарушении как о сделке, С.А. Стулов и Е.А. Александрова предлагают более взвешенный подход, говоря о сращивании коррумпированных госслужащих и субъектов предпринимательской деятельности*(9).
Можно сказать, что В.П. Гавялис предлагает нам картину рынка коррупционных услуг, аналогичную картине капитализма периода свободной конкуренции, а С.А. Стулов и Е.А. Александрова рассматривают коррупционные деяния аналогично государственно-монополистическому капитализму, когда коррупционные услуги более не продаются любому потребителю, но оказываются только тем субъектам, чьи интересы представляет государственный служащий. Последняя картина видится более близкой к истине.
Вместе с тем указанные представления о коррупции описывают отношения коррумпированных представителей госаппарата с крупными участниками гражданского оборота, когда подобное сотрудничество становится взаимовыгодным за счет масштабов деятельности.
Необходимо рассмотреть ситуацию давления коррупционеров на малые и средние субъекты предпринимательской деятельности.
С.А. Стулов и Е.А. Александрова выделяют два взгляда на взаимосвязь между коррупцией и теневой экономикой: "1) "теневая" экономика является попыткой устраниться от коррупции - предприниматель уходит в подполье, чтобы не платить чиновникам взяток; 2) коррупция порождает дополнительный рост "теневой" экономики. По некоторым подсчетам, увеличение индекса коррупции на один пункт приводит к росту "теневой" экономики на 7,6%. Это не согласуется с взглядами на "теневую" экономику как способа обойти коррупцию, но подтверждает определение "теневой" экономики как порождение коррупции. Некоторая доля "теневого" сектора действительно образуется как реакция на взяточничество, она значительно меньше всей той части "теневого" сектора, которая порождается коррупцией"*(10).
Второе объяснение полностью совпадает с трактовкой коррупционного поведения как сращивания коррупционеров с крупными участниками гражданского оборота. Вместе с тем представляется, что второе объяснение не исключает первого. Если второе объяснение применимо к крупным субъектам экономической деятельности, то первое - к менее крупным.
В их отношении применима предложенная С.А. Тертышным модель рентоориентированного поведения не как услуги, а как "сеньориальной системы", то есть отношений власти-подчинения, уходящей корнями к феодальным публично-правовым отношениям, где принуждение носило преимущественно внеэкономический характер*(11). Так, госслужащий, обладая закрепленными законом и подзаконными нормативными правовыми актами полномочиями, вынуждает лицо к коррупционному правонарушению посредством злоупотребления своими полномочиями, которое может выражаться, например, в отказе в какой-либо услуге, задержке рассмотрения заявления вплоть до потери актуальности этого заявления для заявителя.
В данном случае взяткодатель стремится не увеличить свою прибыль, а уменьшить свои издержки путем совершения правонарушения. Можно сказать, что лицо оказывается жертвой некомпетентной кадровой политики государства, вследствие которой государственный служащий, совершающий коррупционное правонарушение, взимает платеж публичного характера, аналогичный платежам низших сословий в пользу феодала. В данной ситуации госслужащий не предлагает какого-либо лоббирования интересов взяткодателя, а избавляет его от излишнего внимания со стороны государственных органов в рамках своих формальных и неформальных возможностей.
Представляется, что вторая модель коррупционных отношений свойственна в большей степени при вовлеченности в рассматриваемые правонарушения мелких и средних субъектов предпринимательской деятельности. Вместе с тем обе модели поведения представляются актуальными на всех уровнях общественных отношений.
Следует отметить, что во всех случаях такие отношения строятся на преследовании всеми субъектами материальной выгоды в тех или иных формах. Потому представляется, что вместо карательных санкций более логичным было бы использование гражданско-правовых механизмов для защиты интересов государства. Так, в случае наличия активов, происхождение которых чиновник не может объяснить, следует использовать не применение уголовно-правового наказания и иных мер уголовно-правового характера, а гражданское судопроизводство. Ущерб, нанесенный государству чиновником, не способным объяснить происхождение своего имущества, будет превышать размер этого имущества. Нельзя забывать, что государство так же, как и юридические лица, выступает в гражданском обороте с целью привлечения средств, следовательно, оно обладает деловой репутацией.
Потому противоправные действия чиновников как представителей государства подрывают деловую репутацию государства. И в данном случае под деловой репутацией государства понимается не легитимность, а экономическая привлекательность. Потому для защиты интересов государства видится необходимым более активное применение механизма, в рамках которого государство посредством гражданского судопроизводства может взыскать имущество, происхождение которого не может объяснить чиновник. Данная мера не может носить публично-правового характера, поскольку отсутствует статус судимого, таким образом, лицо получает возможность продолжить свою экономическую деятельность вне государственного аппарата без каких-либо ограничений.
 

ПЛАН мероприятий на 2020 год
ПЛАН мероприятий "Дорожная карта" антикоррупционного форума
ПЛАН мероприятий на 2019 год  
ПЛАН мероприятий на 2018 год
ПЛАН мероприятий на 2017 год 
ПЛАН мероприятий на 2021 год 
Информация об исполнении плана мероприятий по противодействию коррупции в 2020 году